Глава знаменитого КФХ о том, до чего довели молочную отрасль и что на самом деле творится на хваленых сельхозярмарках
«Братки приезжали, угрожали. Папа спал с ружьем под подушкой. Потом налоговая насчитала задним числом за 10 лет сумасшедшую недоимку», — вспоминает о методах, с помощью которых хозяйства сгоняли в «Вамин», глава крестьянско-фермерского хозяйства Алена Белоглазова. В интервью «БИЗНЕС Online» она рассказала, как рынок захватили суррогаты, а производители живого молока работают с рентабельностью минус 20 процентов.
«В НАТУРАЛЬНОМ МОЛОКЕ НИКТО НЕ ЗАИНТЕРЕСОВАН. ОНО НЕ НУЖНО»
— Алена Евгеньевна, два года назад вы в редакции «БИЗНЕС Online» в разговоре с известным фермером и советником министра сельского хозяйства РТ Муратом Сиразиным с болью говорили о проблемах, с которыми сталкиваетесь. Был ли услышан ваш голос и голос ваших коллег?
— Я бы не сказала. Скорее наши проблемы приобрели такие масштабы, что сейчас о них говорят уже в высших эшелонах власти. Недавно Рустам Нургалиевич [Минниханов] акцентировал вопрос на том, что продукты, содержащие сухое молоко, заменители жиров и прочие добавки, в итоге приводят к потере здоровья населения. Сейчас мы закроем на это глаза, а через два года – пять лет будем строить больницы. По крайней мере, сейчас мы это слышим уже оттуда.
С того времени, когда мы обсуждали этот вопрос с Муратом Галеевичем в «БИЗНЕС Online», ситуация не улучшилась. Наступление суррогата, наоборот, стало еще более сильным и агрессивным. В данном случае речь идет о продукте как товаре, который нужно продать максимально дорого, с наибольшей выгодой для себя.
Производить из сухого молока и «пальмы» переработчику гораздо выгоднее. Сырое же молоко — это ежедневные приемка, охлаждение, контроль. А сухое молоко и «пальму» вы можете приобрести тогда, когда оно вам нужно. И хранить довольно долго на складе, делая смесь ровно под тот объем, который необходим. Такое молоко термостабильно. По сути, это химическая формула.
Это как избавиться от лишнего веса: можно следить за своим питанием и заниматься спортом, а можно принимать таблетки для похудения. Эффект один и тот же. С помощью таблеток вы даже достигнете его быстрее. Но в первом случае вы приобретаете здоровье, а во втором вы с ним, скорее всего, попрощаетесь. То же самое и с молочным производством.
Кстати, первой вопрос качества молочной продукции в Госдуме подняла Мария Кожевникова. Для меня было открытие, что Мария вдруг затронула такую очень больную тему. Она добилась запрета на использование в детском питании до трех лет пальмового масла. Это большое достижение, печально, что Кожевниковой нет в нынешнем составе…
— Такая ситуация сложилась, потому что нет досконального понимания проблематики наверху? Или вопрос решается, просто очень медленно?
— Я считаю, что молочную отрасль и переработку довели до такого состояния как раз потому, что совершенно не отслеживалось качество продукта. Так как растительные продукты не запрещены, продавец легко меняет этикетку на продукте, называя его молоком, хотя от молока там совершенно ничего нет. Мы очень долго с этим бились: это были действительно войны. В ответ на каждое наше выступление мы получали усиленный контроль органов, которые как раз должны были контролировать ситуацию с суррогатом.
— А они не контролировали?
— Судите сами: сейчас у нас 90 процентов продуктов содержат если не «пальму», но что-то не на основе натурального молока. Это привело к тому, что в натуральном сыром молоке никто не заинтересован. Оно не нужно. Всех устраивают заменители. Вы можете приготовить тот же самый творог, намешав заменители масла, сухое молоко, усилители вкуса, цвета, что-то еще. И при себестоимости 10 процентов получите продукт, как если бы произвели его действительно из молока. При этом и он сам, и его ингредиенты могут у вас храниться долго. И холодильники не нужны.
Мы уже начинаем забывать вкус натурального. Люди привыкли, что молоко может простоять сутки на столе, а потом еще неделю в холодильнике, и не скиснет. Приходится слышать такое мнение: «Ну и ладно, будут завозить продукты из Европы. Там все вкуснее и качественнее». Вкуснее, потому что там люди не потеряли вкусовую идентичность. Например, кухня Италии ни с чем не сравнится, потому что у них буквально рядом огород, откуда взяли помидор. И зимой свежие помидоры вы там вряд ли найдете: сезонность есть сезонность. И вкусный сыр — это тот, который только что произвели.
И если итальянцам подменят тот или иной продукт, их невозможно будет им накормить. У нас люди эту идентификацию сделать не смогут, и в этом большая проблема. Роспотребнадзор анализировал продукты, производимые одной и той же фирмой для Европы и России: они сильно отличаются в качестве! При изготовлении продуктов для российского потребителя используют очень-очень дешевые ингредиенты.
— Сухое молоко к нам везут из Беларуси и Китая?
— Говоря «Беларусь», предполагаем Европу. Молоко поставляют оттуда транзитом в Россию и по очень низким ценам. Конечно, суррогат сюда везут не просто так. Это огромная теневая сфера. Я думаю, вся эта цепочка известна: где, как закупают и что продают. Только непонятно, почему не принимают меры.
«ВСЯ ОТРАСЛЬ СЕЙЧАС ВНИЗУ. И НИКАКОГО ПРОСВЕТА НЕТ…»
— Еще один больной вопрос — закупочная цена на молоко. Какой, на ваш взгляд, она должна быть?
— Сейчас она ниже, чем была в 2016 году, а тарифы выросли в разы. Стоимость сырого молока должна быть такой, чтобы у каждого предпринимателя, который работает в этой отрасли, маржа достигала минимум 30–40 процентов. Тогда бы он смог и инвестировать, и эффективность работы повышать.
У нас же цена с рентабельностью в лучшем случае составляет 10 процентов, в данный момент это минус 20 процентов. В прошлом году возник просто нереальный рост цены на сырое молоко: с предоплатой она доходила до 30 рублей, потому что закрыли границы и перестало поступать сухое молоко из Китая и Беларуси. Нам даже производить из него стало невыгодно, мы отдавали все на сторону. Но полгода высоких цен отрасль не спасли. И уже летом цены вышли на один уровень с зимними 2016 года. А после выборов стремительно идут вниз.
Все сельское хозяйство — это сезонная прибыль. То есть при хорошем стечении обстоятельств вы можете получить прибыль за зерно или за корма, а в текущий момент вас поддерживает молоко. Оно же продается каждый день. Но летом молока много, и оно дешевое. Зимой его очень мало, но оно дорогое. И если летом его почти не потребляют, то зимой спрос на него, наоборот, растет. Вот такой вот дисбаланс.
Сельхозпроизводители обычно берут кредиты для того, чтобы погашать кредиты предыдущего года. Но из-за того, что у нас цена и на зерно, и на молоко ниже себестоимости, еще и нет возможности получить кредит, ситуация ухудшается. Единственным банком, который должен был выдать кредит сельхозпроизводителям, в прошлом году был Россельхозбанк. Мы проанализировали: из 9 районов республики никто из представителей малого и среднего бизнеса, занимающихся сельским хозяйством, не получил этот кредит.
— А почему? У хозяйств недостаточно залоговой базы?
— Залоговая база сельхозпроизводств — это земля, скот, спецтехника, спецоборудование, корма. Говоря языком кредитных организаций, полный неликвид. Многие из тех, кого я знаю, занимаются сельхозпроизводством больше 10 лет, даже если КФХ создалось вчера. Если средства из бюджета выделены на поддержание именно этой отрасли, как у уполномоченного банка может быть отношение к сельхозпроизводителю такое же, как у других?
В результате пока сельхозпроизводители надеялись получить кредит в Россельхозбанке, они упустили возможность своевременно взять его в каком-то другом банке. Но когда ближе к лету всем им озвучили решение («Нет, вы как заемщик нам не подходите»), в других банках уже были какие-то сумасшедшие проценты, под которые люди занимали в частном порядке. В итоге вся отрасль сейчас находится внизу. И никакого просвета нет…
Если в ближайший месяц не примут реальных мер поддержки, хозяйства начнут закрываться. Отрасль довели до того, что она будет сокращаться большими темпами.
Уже столько лет прошло: под санкциями, без санкций. Печально, что наш передовой регион абсолютно ничего в этом плане не достиг. А ведь Татарстан — это регион с богатой гастрономической культурой. Развивать переработку молока можно было исключительно в рамках национального продукта.
Мы производим свою продукцию из натурального молока. Соответственно, чтобы выжить, мы должны экономить на чем-то другом. К сожалению, сейчас мы выживаем за счет хозяйства. Но по итогам прошлого года оба наших направления (и растениеводство, и животноводство) убыточны.
«СЕТИ — ЭТО СИСТЕМА: КОНТРОЛЬ ЗДЕСЬ, КОНТРОЛЬ ТАМ»
— Как складываются ваши отношения с ретейлом? Вашу продукцию можно купить в сетевых магазинах?
— Мы работаем с несколькими сетями, в том числе федеральными и международными. Уже больше года наша продукция представлена в «Ленте», и около полугода прошло, как начались поставки в «Зельгрос». Если же говорить о местных сетях, молочные продукты КФХ Белоглазова есть в магазинах «Трафик» и «Бахетле». Сейчас сети, принимая продукцию, проводят ее аудит, и этот анализ у них внутри происходит периодически. Законодательство поменялось, и ретейлеры также несут ответственность за продаваемые продукты. В то же время большое количество молочной продукции хлынуло на рынки и несетевые магазины, не подвергающиеся такому тотальному контролю. И вот там я вижу — сплошь и рядом вообще нет натуральной молочной продукции.
— Многие производители жалуются, что зайти в торговую сеть очень непросто…
— Ну конечно, не просто, но это работа над собой. Большое спасибо «Бахетле»: все свои недостатки мы отрабатывали вместе с ними. Это была первая сеть, куда мы вошли. Работали над технологией, оптимальным объемом продукта, консистенцией, ассортиментом. Для нас это было достижение, для них — испытание.
— Это требует дополнительных финансовых вложений?
— Не только, это больше даже объем информации, который нужно проработать. Потребитель видит продукт на полке. Но для того чтобы на нее попасть, необходимо сдать огромное количество разных бумаг, заполнить тысячу таблиц, пройти регистрацию на нескольких порталах. Запрашивают и финансовые документы, и личные данные, и показатели продукции, подтвержденные декларацией и анализами. Сети — это система: контроль здесь, контроль там. Они эту систему отрабатывали долго, но они к ней пришли. Если вы хотите с ними работать, вы должны думать, как вы в эту систему вклинитесь.
Вот чего не хватает развитию производства на селе: системы. Скажем, предоставили вам какую-то субсидию, но при этом вы за нее должны трудоустроить такое количество людей, заплатить такое количество налогов, что эта субсидия становится просто невыгодной. Одним словом, вы должны отдать намного больше. И к тому же соответствовать каким-то непонятным, иногда противоположным требованиям.
— Вероятно, у ретейлеров унифицированный подход?
— Да, но с возможностью индивидуальных согласований. Мы — яркий пример того, что в сети попасть реально. А ведь наша переработка, по большому счету, — это я и мой муж. Сетевые магазины сами занимаются продвижением продукции. В принципе, у них ведется очень хорошая работа. Пришел запрос — вы должны ответить. Если не ответили, вы уже просто стоите рядом. Вообще, этим должен заниматься отдельный человек: собирать информацию, передавать ее. У сетей происходит постоянный мониторинг рынка.
К примеру, есть такая позиция, как «Любимая марка покупателя». Даже если 10–20 человек из ста назвали какой-то продукт своим любимым, ретейлер заинтересован в том, чтобы этот производитель, даже если он очень маленький, пришел к ним. Закон «О торговле» сейчас повернулся в сторону поставщика в плане того, что отслеживаются сроки оплаты, количество возвратов продукции. Хотя мы в общем объеме продаж составляем, наверное, какие-то 0,000000001 процента, сети идут нам навстречу.
У ретейлеров огромный ассортимент продукции, они строго выдерживают это условие, не в пример некоторым перекупщикам: те в агропарке брали у нас продукцию на реализацию, а через неделю в том же объеме возвращали: «Не идет». Я зашла, посмотрела. Они по документам провели, что у них есть натуральный творог, вывесили на прилавке соответствующую этикетку. Но даже из холодильника его не доставали: им это не нужно, на нашем твороге маржи практически нет. Зато под этим прикрытием отлично продается творожный продукт.
— Случайно ли кризис со снижением закупочных цен на молоко в Татарстане совпал по времени со сменой владельцев основных молочных заводов?
— Я считаю, эти события между собой не связаны. Компания «Просто молоко» закрылась прошлой весной, но многие уже давно работали через посредников. У них закупочная цена была выше, даже если они сдавали молоко на тот же завод. Им платили больше якобы за объем. Трейдеры всегда обеспечивают себе очень хорошую маржу… К тому же все заводы остались на своих местах, работают.
— То есть разницы нет, будет кто-то местный ими руководить или, скажем, из Самары?
— Именно. На мой взгляд, проблема компании «Просто молоко» заключалась в том, что она не смогла выйти на федеральный уровень. Сейчас к нам в Татарстан заходят марийский агрохолдинг «Йола», Сернурский сырзавод из Чувашии, Чекмагушевский молзавод из Башкортостана, которому принадлежит бренд «Край курай», самарский «Сырный сомелье». А где за пределами республики открывают заводы татарстанские производители? Я не слышала.
«НА ОДНОГО ПРОИЗВОДИТЕЛЯ НА СЕЛЬХОЗЯРМАРКЕ ПРИХОДИТСЯ ДЕСЯТЬ ПЕРЕКУПЩИКОВ»
— В свое время немало копий было сломано на тему того, чтобы у фермеров была возможность продавать свою продукцию на рынках и ярмарках.
— На этом фронте, увы, пока без перемен. Недавно вот Нагуманов (Тимур Нагуманов, бизнес-омбудсмен РТ — прим. ред.) попросил просветить, что происходит у нас на сельхозярмарках, потому что президент хотел копировать опыт Казани на другие города. Мы ему рассказали. Каждый производитель должен приехать на ярмарку к двум часам ночи, потому что к четырем часам все уже полностью забито перекупщиками с соседнего рынка. Они соответствуют требованиям проверяющих: чистая палатка, оборудование. Производитель не всегда может сделать это своевременно. К тому же это затраты, которых можно избежать.
Нас очень хорошо поддерживал прежний состав администрации Казани, отвечающий за уличную торговлю, когда там работал Иван Кузнецов. Выделяли нам проходные места для торговли возле рынков. Но мы снова столкнулись с тем, что в этот список попало огромное количество перекупа. И со временем на этих пятачках, где должны были продавать мясо, молоко, хлеб, яйца и овощи от производителя, снова возник стихийный рынок. Если бы чистоту рядов удалось соблюсти, сейчас мы бы имели реальные рынки сбыта.
Например, у нас была естественная кооперация с так называемыми перекупщиками. Они брали очень хорошие объемы нашей продукции на продажу. Мы с ними заключили агентский договор, свою продукцию отгружали исключительно по накладной, и они представляли нас на ярмарках. Как производители мы экономили огромное количество средств и сил — они же профессиональные продавцы. То, что у них был еще и другой товар, должны отслеживать не мы.
— Их на этом поймали?
— Не столько их. Одна из представительниц ассоциации фермеров, чтобы убрать нас с ярмарки, вывернула всю ситуацию так, что чуть ли не мы являемся поставщиками этой суррогатной продукции. Когда это произошло, я подумала: «Ну хорошо, значит, сейчас всех перекупов уберут». Но протеже этой мадам из ассоциации поставила пять своих палаток на месте наших точек, в которых вообще не продавалась местная продукция. Хотя ассортимент был богатый: и «молочные продукты», и колбаса, и сыр, и что-то еще.
— То есть покупателю они более интересны?
— В том-то и дело: люди думают, что покупают фермерскую продукцию. Этикеток же нет. И при этом эти перекупщики не несут никаких затрат и не платят налогов. Я знаю, что они закупают сыр как сырный продукт по 100–115 рублей за килограмм. А продают как натуральный сыр за 300–350 рублей. То же и с маслом: покупают за 90 рублей, продают за 300. Представляете, какая маржа? Мы остаемся не у дел, а они на коне.
— Одним словом, конкуренция у вас высочайшая?
— Не то слово. В прошлом году меня даже давили на машине…
— Как такое могло быть?
— Когда город выделил нам места для торговли, тут же активизировались перекупщики. Одна из них, представитель КФХ Валиуллина, торговала прямо напротив нас. Выходит в платочке и продает творожный продукт как деревенский творог. Именно поэтому он у нее в тазу, в ведре, и только так. А если спросишь документы, говорит, что они у ветеринаров. Я возмутилась. Кузнецов тогда стукнул по столу: «Чтобы такого больше не было!» Эта история имела продолжение. Мы торговали на улице Гудованцева. Как-то мне звонит водитель: «Вплотную к нашей палатке поставили машину и ушли. Продажи не идут». Вызвали участковых — никто не приехал. Администрация рынка оштрафовала нас. А меня уже положили в роддом рожать. Я прямо оттуда приехала разбираться — так эта предпринимательница кинулась на меня чуть ли не с кулаками. Машину оставил то ли ее супруг, то ли кто. Он, кстати, выезжал прямо на меня. В пуховике не было заметно, что я беременная. Хорошо, что подъехали полицейские.
— Иначе говоря, есть трудности в реализации товара?
— Конечно. До ретейла еще нужно достучаться. А чтобы присутствовать на сельхозярмарках, мы должны закупать специализированные холодильники, ставить продавца, который соответствует всем требованиям. Зачем мелкому производителю эти лишние затраты? Я бы поняла все эти потуги, если бы при этом не было перекупщиков. Но у нас сейчас на одного производителя на сельхозярмарке приходится десять «перекупов», которые, надо заметить, продают не местную продукцию.
— А что вы предлагали?
— Схему, когда тот же перекупщик имеет право выйти на сельхозярмарку только при условии, что он будет брать на реализацию 50 процентов продукции местного производителя. И разрешение бы выдавалось не на продавца, а на производителя. Начал водить за нос такой перекуп производителя, он может разрешение забрать. Если бы такая кооперация имела место у нас на ярмарках, мелкое сельскохозяйственное производство имело бы хорошие рынки сбыта. Перекупщики тоже люди: рынки закрываются, вот они и используют эти серые схемы, чтобы выжать максимум, а так — могли бы работать с пользой для республики. Мы говорили об этом неоднократно, нас никто не услышал. Точнее, наши выступления вышли нам боком.
— Что вы имеете в виду?
— С прошлого года, когда мы активно выступали, наше хозяйство находится под пристальным контролем ветеринаров. Нас проверяют каждый месяц, заставляют сдавать анализы. Это как в истории с допингом: все спортсмены его принимают, но только россиян, которые уже специально строго себя блюдут, проверяют настолько часто, что могут выявить, если они вдруг выпили не тот кофе. Я общаюсь с большим количеством сельхозпроизводителей. Они ветеринаров видят в лучшем случае один раз в год. А мы находимся под таким контролем, что вы можете спокойно пить наше молоко и употреблять другую нашу продукцию, она проверена-перепроверена.
«ЗАЧЕМ ЧЕЛОВЕКА ЗАВЕДОМО ЗАТАСКИВАТЬ В КАБАЛУ?»
— О чем таком вы говорили публично, что это повлекло за собой «террор»?
— Мы говорили о том, что у нас нет анализа молочной продукции. Ничего не изменилось: качество продукта на полке не отслеживается. Просто пускают пыль в глаза: «Проверили столько-то производителей, все хорошо».
— Какой вы видите эту систему проверки?
— В первую очередь справедливой, системной, независимой. Я знаю продукты, которые сделаны не из молока. И когда мне приходит ответ, что они соответствуют ГОСТу, я понимаю, что система просто не работает, либо что-то мешает ей работать нормально. У нас есть Роспотребнадзор и Россельхознадзор. Кажется, только в их власти изменить ситуацию. Но кто поднимает проблему? Президент Рустам Минниханов и депутат Айрат Хайруллин. Если не закупается сырье — значит, продукты производятся не из сырого молока и не могут называться молоком. Это у нас закреплено законодательно.
— У Хайруллина больше возможностей донести — он же в Госдуме.
— Но он там один. Я слушаю предправления «Союзмолока» Андрея Даниленко. Он абсолютно не за производителя: за крупных переработчиков, которые могут дать вам любой продукт, который вы только хотите… Мы не пойдем договариваться за деньги, лишь бы у нас на бумаге все было хорошо с анализами: мы же кормим людей. Но есть заводы, которые производят «молочку», не принимая ни литра сырого молока, и почему-то работают уже несколько лет без нареканий и предписаний. Нужен постоянный мониторинг полки — независимый, перекрестный. Если производитель использует заменители жиров и антибиотики в производстве, то это мошенничество, а не обман покупателя. На таком рынке производители натуральной продукции не конкурентоспособны. Президент поставил задачу развивать малый и средний бизнес, а он тем не менее сокращается.
— В сельском хозяйстве особенно?
— Да всюду. Кто должен решать наши проблемы? Тот, кто создает систему. Это вся структура управленческого аппарата: министерства, ведомства, депутаты, сенаторы. Но слушая выступления некоторых чиновников министерства сельского хозяйства, я понимаю, насколько они далеки от его проблем. Или те же депутаты: человек работал на земле лет 40 назад. Он не понимает, что происходит! А ведь сельское хозяйство — это флагман, который тащит всю экономику. Как бы ни ругали сельхозпроизводство, упрекая в неэффективности, оно у нас по факту есть, чего не скажешь про другие отрасли.
«ИЗ 12 ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ СЫРА В РЕСПУБЛИКЕ ОСТАЛОСЬ ЧЕТВЕРО»
— Вы общаетесь с товаропроизводителями из других регионов и даже стран или варитесь, что называется, в собственном соку?
— Один из представителей чиновничьего круга, с которым мы часто общаемся в кулуарах, рассказывал, что, когда он был в составе татарстанской делегации в Швейцарии, им в качестве презента устроили потрясающую экскурсию на сырное производство в Альпах. Наш знакомый, кстати, там был уже три раза. Почему туда хотя бы один раз не отправить одного из наших производителей? Их вообще нужно чаще вывозить на различные мероприятия: за пределы республики и даже России. Вы видите производителей из других регионов, их технологические наработки, можете с ними пообщаться. В результате и сами сможете предложить потребителю что-то новое.
— Интересно, в чью пользу сравнения?
— Часто приходится слышать, что мы самые передовые, а за пределами Татарстана, мол, все далеко не так хорошо. Позволю себе не согласиться. В прошлом году на Масленицу мы организовали в Альметьевске под эгидой местной администрации и ТПП ярмарку. На нее приехали местные сыроделы, из Самары, Ульяновска. С теми же самарцами мы буквально через полгода встретились на фестивале «Вкусная Казань». Они так шагнули в своем производстве, это нечто! Расширили ассортимент, улучшили упаковку, создали бренд. Глядя на них, мы тоже заинтересовались производством сыра.
— Ваш сыр выглядит как булочка, обсыпанная маком. Но на поверку это перец. Очень пикантный вкус. Круто!
— Пока мы производим его только для себя, хотя у нас его многие спрашивают. Все это можно было бы делать более масштабно, но… У нас в республике в 2016-м было 12 производителей сыра, осталось четверо. Если вести честный бизнес, вас так или иначе закроют. Как говорит Шамиль Агеев (председатель ТПП РТ — прим. ред.), нормального предпринимателя всегда есть за что привлечь. Либо вы сами свернете производство из-за невыгодности ситуации…
«У НАС ЧУТЬ ЛИ НЕ 50 КФХ: КТО ЗАРЕГИСТРИРОВАН НА УЛИЦЕ ДЕКАБРИСТОВ, КТО НА ТЕХНИЧЕСКОЙ В КАЗАНИ»
— Что собой представляет ваше хозяйство?
— У нас полный цикл: и растениеводство, и животноводство: 3,5 тысячи голов овец, около тысячи голов КРС, а еще кони. Можно сказать, нас кормит мама. Хозяйством занимается она. Старшая сестра с мужем ей помогают. Младшая сестренка пока учится в строительном институте. Сельскохозяйственным производством мы занимаемся с 2007 года. Спустя четыре года пришли к переработке. Поняли, что невозможно одинаково хорошо и производить, и продавать — с той рентабельностью, которую мы имеем, это нереально.
— У вас на всех этикетках значится КФХ Белоглазова. Марка предполагает слишком большие вложения?
— Собственно, нас и знают как КФХ Белоглазова. Мы не претендуем на громкие названия. Фермерская продукция — это больше все-таки индивидуальные вкусовые предпочтения.
— Сама абреввиатура КФХ рождает доверие. Ведь она, по сути, означает, что это и есть производитель.
— Да. И, кстати, сейчас этим многие пользуются. Даже те, кто не имеет ни малейшего отношения к крестьянско-фермерскому хозяйству. Юридически это просто форма. Любой может зарегистрироваться как КФХ. Это даже не значит, что человек зарегистрирован на земле. Знаете, сколько крестьянско-фермерских хозяйств среди перекупщиков? Мне говорили в минсельхозпроде, что у нас чуть ли не 50 предприятий формально называются КФХ. Зарегистрированы где-то на улице Декабристов и Технической в Казани. То есть ни земли нет, ни, естественно, производства.
«ЛУЧШЕЕ, ЧТО МЫ МОЖЕМ ДАТЬ ПОТРЕБИТЕЛЮ, — ПРОДУКТЫ ПО БАБУШКИНЫМ РЕЦЕПТАМ»
— Какой у вас ассортимент?
— Наш мини-цех производит и молоко, и творог, и кисломолочные продукты: порядка 15 позиций. Молоко у нас самое свежее. Цех по переработке находится всего в двух километрах от хозяйства. Начав выстраивать линейку своей продукции, мы обращались к современным технологам. Вы не представляете, какой список ингредиентов нам дали, чтобы сделать сметану. Мы тогда поняли, что самое лучшее, что мы можем дать потребителю, — это продукты по бабушкиным рецептам. Кстати, мы первыми ввели в ассортимент торговых сетей национальный татарский продукт каймак. Они поначалу не соглашались — мол, нам проще добавить еще один вид жирности сливок, чем вводить новую позицию, — но под нашим напором сломались. И сейчас, например, именно от «Ленты» на каймак поступают очень хорошие заказы. Сейчас хотим предложить сетям еще и кырт, другие национальные продукты.
Большим спросом пользуется наш катык — у него традиционный, многими уже забытый, вкус. Да, мы используем культурные закваски. Это те полезные бактерии, которые как раз и сквашивают молоко, достаточно выдержать его при определенной температуре. Это просто какое-то волшебство! Положили вы закваску для сыра и получили полурезиновую массу. А если молочную, у вас получилась творожная масса. Рождение йогурта тоже загадка. Мы делаем натуральный йогурт. Но он у нас не такой густой, как люди привыкли. И в сметане ложка не стоит, именно поэтому она некоторым покупателям и не нравится. Технологи уже после пятого вопроса дали нам пакет безобидного порошка — белка: «Добавьте, сметана станет гуще». Но мы все-таки хотим загустить ее естественным образом.
— Вы в свое время закупили технологическую линию за рубежом?
— Нет, она у нас полностью российская. Это был 2010–2011 год. Как раз произошел скачок курса валюты. Мы исходили из того, чтобы у оборудования была доступная цена. А кроме того, оценивали возможность надстроек, модернизации. Сейчас очень много отечественных производителей техники. Муж был едва ли не на каждом из производств. Наше оборудование и в обслуживании несравнимо дешевле. Производство и упаковка у нас автоматические, но в идеале нужна полная автоматизация.
— Пока у вас все-таки используется ручной труд?
— Как и везде. Заводы, которые остались от «Просто молоко», тоже рассчитаны на ручную укладку готовой продукции.
— Это реалии российского молочного рынка?
— Да. Директор казанского завода «Эдельвейс-М» Danon в интервью вашему изданию хорошо говорил о модернизации. Кстати, сырье на этом заводе, кто бы что бы ни говорил, самое лучшее. Они проводят очень тщательный анализ молока, начиная от антибиотиков и заканчивая наличием примесей воды. Поэтому молоко для бренда «Простоквашино» самое дорогое, но и себестоимость его производства гораздо выше.
— Но «иностранцев» наши контролирующие органы частенько поругивают.
— Я тоже порой слышу сводки УФАС: «Мы проверили Metro, „Ашан“, выявили нарушения…» Но если говорить о монополии, разве к ним должны были пойти? Кстати, сколько мы в 2013–2014 годах ни проходили сетей, «Ашан» единственный запросил у нас всю линейку продукции на анализы.
«ПАПА ДО ПОСЛЕДНЕГО РАТОВАЛ ЗА ТО, ЧТОБЫ СОХРАНИТЬ КОЛХОЗ»
— Откуда вы родом?
— Из Новошешминского района. В нашей Слободе Архангельской, а она находится между Чистополем и Альметьевском, было домов 500: среднее село. Мой папа был председателем колхоза и до последнего ратовал за то, чтобы его сохранить.
— Это был успешный колхоз?
— Как раньше говорили, находился на хорошем счету (по словам главы района, мы до сих пор одни из лучших). А потом началась перестройка, и один крупный инвестор, который, слава богу, уже обанкротился, начал подбивать все хозяйства под себя.
— Вы имеете в виду «Вамин»?
— Да. Вплоть до того, что и братки приезжали, угрожали. Папа спал с ружьем под подушкой, мы тоже на улицу не выходили. Когда этот прессинг не возымел результата, включилась налоговая: насчитала задним числом за 10 лет сумасшедшую недоимку. Юристы, к которым обратился папа, отбили 90 процентов этих несуществующих долгов. Тогда он понял, что нужно переоформить хозяйство в частную собственность.
— Это было единственное хозяйство, которое воспротивилось вхождению в молочный холдинг?
— Нет, не единственное, но от папы чего-то подобного ожидали.
— Он был сильный человек?
— Очень. Кто работал в этой сфере, знает, что он никогда не отмалчивался, говорил о проблемах.
— В этом смысле вы его наследница?
— А у кого мы учимся? У родителей. (Улыбается.) Он часто не объяснял свои поступки. Нам казалось, что он где-то слишком жесткий: озвучил свое мнение, и ты должен ему следовать. И только позже пришло осознание, что он тем самым просто стремился нас от некоторых вещей оградить.
— Ваши родители влияли на выбор профессии?
— Нет, что касается профессии и выбора мужа, они проявляли деликатность, давая возможность сделать выбор нам самим.
«ВОТ ЕСЛИ БЫ У НАС БЫЛА СВОЯ ПЕРЕРАБОТКА…»
— Из деревни все обычно стремятся в город, хотят найти себе чистую работу в офисе.
— Конечно, город красивее и комфортнее для жизни. Я и сама не собиралась возвращаться. В 2002 году я поступила в замечательный институт КГФЭИ. Он давал такую базу знаний, которая могла позволить работать в любом месте. Хотя это было преломление себя — вообще, я хотела заниматься историей, я ее знаю, люблю. Но во мне заложен синдром отличницы: раз уж поступила, должна учиться.
После четвертого курса у нас открылась программа «Финансовый менеджмент». Это стало для меня просто вторым дыханием. Не могу сказать, чтобы меня, бухгалтера, там сильно ждали, но преподаватель Андрей Борисович Анкудинов оценил мой «потенциал»: «Свою Бабу Ягу мы вырастим сами». (Смеется.) Мне очень повезло: моим научным руководителем был человек-легенда Ильдар Гаделевич Хайруллин. Он нам сильно помогает до сих пор.
Закончив учебу, я какое-то время работала в строительной сфере, потом преподавала в финансовом институте…
— Идея открыть цех по переработке принадлежит вашему мужу?
— Ее нам подкинул папа: «Вот если бы у нас была своя переработка…» В магазине литр молока стоил не меньше 20 рублей, тогда как закупочная цена составляла 6 рублей за литр. Причем вы продукцию отгрузили, а вам по полгода за нее не платят. Как хотите, так и живите… Или, скажем, должны миллион, но взяли и пересчитали долг по другой цене — и должны уже только 700 тысяч. Папа тогда подал в суд и вернул свои кровные. Мне говорили, что он был чуть ли не единственный, кто судился с «Вамином»…
— Одним словом, вы рискнули?
— Цены на молоко пять лет не росли. И во времена «Вамина» действовал негласный запрет на вывоз молока за пределы республики.
— То есть излишки продать на сторону вы не могли?
— А излишек и не было. Ваминовские заводы принимали все, изготавливали в том числе сухое молоко. Но они могли быть конкурентны на внешних рынках только за счет того, что принимали у нас сырое молоко по крайне низкой цене. События 2009 года стали следствием того, что из-за низких цен производители не могли поддерживать технологии, уже не говоря об инвестициях, и стали закрываться…
Мы думали: построим переработку, а дальше все пойдет само собой. Ситуация была благоприятной, как раз обанкротился «Вамин». И на два года мы уехали за 200 километров от Казани. Организовали КФХ, выиграли грант АИР. В основном поставляли продукцию в школы и садики в своем районе и за его пределами. У нас был неплохой рост производства. Мы думали, что и дальше все будет замечательно, но не учли стандартной проблемы монополии. Как ни воевали с компанией «Просто молоко», она отняла у нас все госзаказы…
«НА МНЕ ВСЯ БЮРОКРАТИЯ, А МУЖ ЗАНИМАЕТСЯ ПРОИЗВОДСТВОМ»
— Как у вас с супругом распределены обязанности, учитывая, что у вас еще и четверо детей?
— Я вынужденный клерк: на мне вся бюрократия, а муж занимается производством. Когда у нас были проблемы с водителями, он садился за руль. То есть сутки производил продукцию, а потом еще развозил. Стройкой тоже занимался сам. Даже бетон самостоятельно заливал в холодильниках.
— Как же он, городской житель, с этим справлялся?
— Он у меня уникум.
— Где вы такого нашли?
— Это было мимолетное знакомство по переписке. Никто не думал, во что это выльется. Тем более что я вскоре выиграла грант программы «Алгарыш» и поехала учиться во Францию. Для меня это было огромное счастье, я к этому шла несколько лет. В области знаний я никогда не чувствовала себя белой вороной. Образование в селе нам дали очень хорошее…
— Рискну предположить, что работа клерка тоже нелегка.
— И не ошибетесь. Производство — это еще и огромная кипа документации. Одну поставку на 1–1,5 тысячи рублей мы должны сопроводить тремя накладными. По три накладных в каждый из 16 магазинов «Бахетле», не считая остальных. Все это я делаю на дому. Водитель в четыре часа утра документацию забирает.
— То есть вы ранним утром вынуждены открывать ему дверь?
— Пока дети угомонятся, пока все сделаешь по дому — порой я в четыре часа только еще собираюсь ложиться спать. А утром надо доставить кого куда. Старший ходит в школу, младшие — в садик. Последняя дочка, а ей нет еще и года, остается со мной дома.
— С ней вам, вероятно, помогает няня?
— Няни у нас нет. Мне помогает сестренка — она живет вместе с нами.
— Это, наверное, сложно — работать дома? Там, наоборот, хочется отдохнуть от всех дел.
— Если задумываться о том, что это тяжело и сложно, это будет тяжело и сложно. Двое мальчиков идут на следующий год в школу, с ними нужно заниматься. На это не хватает времени, потому что есть еще бытовые вопросы. Очень жалко. С первым ребенком было сложнее, потому что я была еще вся такая-растакая (улыбается). Кроме того, он был первый-первый со всех сторон, поэтому мы на него не могли надышаться. И на сколько надули, на столько потом и расплачивались. Ему и сейчас надо быть первым, а их детей уже четверо, и все настолько разные. Младшая девочка просто огонь. Удивительно: у нас ревность между первым и вторым ребенком и между третьим и четвертым. Так что мне порой пригождается искусство управления…
Мне часто говорят, что я слишком много внимания уделяю детям. Но пока оно им нужно, я дам им столько внимания, сколько смогу. Да, делаю ошибки в документах, потому что одной рукой заполняю их, а другой пытаюсь помочь сыновьям, от которых слышится «Мама, дай то, дай это». Но пройдет время, и я буду вспоминать детей, а не эти закорючки. Когда вам в руки дают новорожденного ребенка, это непередаваемо. Первый месяц жизни он беспомощен, а в три уже: «Я увидел», «Я хочу», «Я могу покричать»… И быть с ним в каждый из этих моментов — счастье.
— И наш традиционный вопрос: ваши три секрета успешного бизнеса?
— В моем понимании в бизнесе, во-первых, необходима порядочность. Это так или иначе к тебе возвращается. Второе — это высокая работоспособность: если просто сидеть, ничего не получится. И третье — это большой круг друзей.
Источник: https://www.business-gazeta.ru/article/378214