29 февраля в Москве состоится съезд «Правого дела», на котором будут приняты ключевые для партии решения. У нее сменится название и появится новый лидер, который поведет за собой правых на выборы в Госдуму. Об амбициозных планах партийного проекта корреспонденту «Известий» Наталье Башлыковой рассказал его главный идеолог и вдохновитель бизнес-омбудсмен Борис Титов.
— Борис Юрьевич, вы уже были в большой политике, почему решили вернуться в нее опять? Вас уже сравнивают с Михаилом Прохоровым, который отвлек внимание электората, а потом вышел из партийного проекта. Вы так не поступите? Какова ваша главная мотивация?
— Мы явно не похожи с Прохоровым. И внешне (смеется), и в бизнесе я помельче значительно. Мы похожи, наверное, в том, что долго принимали решение пойти в политику и действительно у нас похожий негативный опыт в прошлом. Прохоров прошел тот же самый путь с той же самой партией, что и я. Когда он в 2011 году пришел в «Правое дело», это была та же партия, из которой я за полгода до его появления вышел, потому что понял, что с теми людьми вести ее на выборы невозможно.
Входить в одну и ту же реку действительно непросто. Но сейчас сама ситуация этого требует: экономика страны уже не позволяет думать, что всё будет хорошо. Нужно принимать очень серьезные экономические решения, выходить на новую модель экономики. Правительство пока только говорит красивые слова, но реально ничего не меняется. Поэтому мы как бизнес-сообщество работаем с разными инструментами — ассоциациями, союзами, институтом уполномоченного. Сейчас создаем новый инструмент — партию, потому что нужно усиливать давление на власть, чтобы экономика развивалась.
Если мы поменяем экономический курс, то нам много придется делать и дальше, в том числе проводить через Госдуму новое законодательство. Каждый закон должен быть профессионально выверен, чтобы стране не свалиться опять в какие-то компромиссы или полурешения, которые у нас принимаются последние 10 лет. Поэтому создание партии заявляем как долгосрочную задачу, и она связана не столько с выборами, сколько с задачей кардинального изменения экономики страны.
— Насколько сильно будет переформатирована партия «Правое дело»? На кого прежде всего вы планируете опираться?
— Это фактически будет новая партия с новым названием. Ее основу будут составлять предприниматели, люди дела. Это не профессиональные политики, но у них есть масса других преимуществ. Они практики, умеют производить, строить, выращивать, создавать, реализовывать проекты, которые работают и сами о себе говорят. Поэтому мы делаем ставку на них.
— В прессе стали появляться заявления руководителей ряда региональных отделений партии, в которых они критикуют ваши планы в «Правом деле»…
— Это нормальный, демократический процесс. «Правое дело» — правая партия, и в ней всегда существуют разные точки зрения. Партийная дисциплина начинает действовать тогда, когда решение уже принято, до этого всегда идут споры. А при таких масштабных изменениях, которые предстоят, разногласия и сложности неизбежны.
Но недовольны главным образом те, кто видит в новых людях, которые приходят в партию, угрозу своему личному благополучию. Таких немного, хотя они и отличаются голосистостью. Характерно, кстати, что большинство из них активно участвовали в действиях по снятию Михаила Прохорова с поста председателя.
Но подавляющее большинство регионов преобразования поддерживают, более того, рады, что партия выходит из состояния застоя. Кому-то, наверное, придется покинуть ее, но мы ни в коем случае не отказываемся от уже имеющегося кадрового потенциала. Наоборот, рассчитываем опираться именно на ветеранов партии, заинтересованных в нашем общем успехе.
На мой взгляд, это то, чего сегодня не хватает стране. Идей и красивых лозунгов полно, но вот только воплотить их в жизнь у нас никак не получается. Поэтому основа партии, помимо предпринимателей, — профессионалы во всех отраслях и направлениях. Это могут быть и строители, и ученые, и представители самых разных профессий …
— Как вы видите устройство партии? Будет ли она лидерской?
— Мы будем строить партию как командную. Вот у Прохорова, Жириновского, Зюганова — это партии одного человека, а мы хотим, чтобы в нашей партии было коллективное начало. Поэтому мы идем коллективом. Нас будет много — предпринимателей, которые будут объединяться с различными политическими людьми, профессионалами в политике, такими как Оксана Дмитриева. Трудовые, социальные отношения — это ее тема. Мы будем в этом смысле опираться на ее профессиональный опыт и знание политической борьбы.
Будут приходить и другие люди, и мы надеемся, что это будет такой сплоченный коллектив, лебедь, рак и щука в одной партии не уживаются, поэтому будем стараться быть единомышленниками.
Хочу добавить: мы понимаем, что можем работать только с сильными, самостоятельными регионами. Поэтому мы выстраиваем партию не сверху вниз, как все партии выстроены сейчас, а снизу вверх.
В финансировании мы будем опираться на краундфандинг, как было у Обамы, когда средний взнос составлял всего $10. Вот и мы с таким предложением хотим выйти к избирателям, поэтому мы должны убедить их в своей правоте. Это наша главная задача.
— Но вашу партию в России мало кто знает, тем более после перемены названия. Будете ли вы привлекать к ее раскрутке профессиональных политтехнологов?
— Мы должны сегодня использовать новые инструменты работы с избирателями. Прохоров при всем моем уважении почему-то сделал акцент на использовании билбордов. На каждом перекрестке нас приветствовал Михаил Дмитриевич, и, наверное, тогда это сработало. Но у нас нет таких денег, как у него. Поэтому мы будем использовать интернет-технологии, которые обеспечат наш выход к каждому избирателю. Мы уже провели анализ деятельности очень многих партий, исследование удачной избирательной кампании Барака Обамы, а также кампаний нынешних кандидатов в президенты США. Сейчас всё это обобщаем и выстраиваем свою интернет-платформу, которая будет работать не только на эти выборы, но и долгие годы после них. Это будет серьезная социальная площадка для общения людей.
— Наподобие Facebook?
— Нет, это будет более сложная схема, в которой будут задействованы многие ресурсы, в том числе и соцсети, конечно, но будет еще и активный выход к человеку. Мы не будем ждать людей пассивно на наших ресурсах. Это будет такой постоянный диалог, потому что главное, что мы должны сделать, — убедить каждого.
— У вас импортные политтехнологи?
— Нет, отечественные. Наши круче. Это даже не политтехнологи, а больше компьютерщики, интернетчики, люди, понимающие в соцсетях. Возглавляет их координацию интернет-омбудсмен Дмитрий Мариничев, он у нас начальник интернет-штаба.
— Как ваша партия будет позиционировать себя в отношениях с властью? Вы будете ее сторонником или системной оппозицией?
— Мне не нравится этот штамп — «системная оппозиция». В любом случае мы будем меньшинством. Претендовать на большинство в Госдуме или во власти мы не можем. У нас есть идеи, и мы умеем их претворять в жизнь. К сожалению, во власти таких людей достаточно мало. Мы намерены вести диалог и убеждать, что нужно выбирать то направление, которое приведет нас к новой модели рыночной экономики. Конечно, мы будем взаимодействовать с другими политическими силами, прежде всего с теми, кто будет иметь большинство в Госдуме, с исполнительной властью, с президентом, но с учетом наших взглядов на ситуацию в стране.
Конечно, абсолютно бесполезно говорить о том, что мы можем за пять минут всё изменить, создать заново. Такого не будет. Тем более если мы хотим сохранить стабильность, преемственность и движение вперед. Поэтому мы с властью, но будем ее убеждать в том, что страна должна идти тем курсом, который предлагаем мы.
— А на ваш взгляд, в нынешней экономической ситуации власть слышит бизнес?
— Она слушает, но делает всё равно по-своему.
— Для политических сил России лакмусовой бумажкой является их отношение к Крыму, какую позицию займете вы?
— Крым наш — это однозначно. Вообще, что касается внешней политики, которая сейчас реализуется в России, мы ее поддерживаем. Самая большая страна в мире не может проводить пассивную внешнюю политику, мы уже прошли это в 1990-е годы, когда о Россию практически вытирали ноги. Поэтому, конечно, мы должны проводить сильную политику, но этой политике нужна сильная экономика. Вот этого у нас нет, и многие задачи, которые ставятся политиками, становятся для нашей экономики неподъемными. Поэтому нужно опять либо становится второсортной страной, либо развивать такую же сильную, как политика, экономику. Мы выбираем второе.
— Мы помним печальный опыт и судьбу правых партий в России. Как вы планируете вернуть доверие к правым взглядам?
— Вообще слово «правые» на Западе и у нас имеет абсолютно разные значения. Если на Западе это суперконсерваторы, патриоты и государственники, то у нас правые, наоборот, люди либеральных взглядов, представители частного бизнеса и пр. Поэтому я бы не цеплялся за старые термины. Мы прежде всего за рыночную экономику, за свободу предпринимательства, за демократические свободы и право граждан на выборы. Но при этом мы считаем, что демократические процессы в государстве могут быть эффективными только тогда, когда мы наберем определенный экономический уровень. То есть когда доходы населения и образование будут обеспечивать необходимый уровень понимания процессов, а сами граждане будут осознанно за них голосовать. Например, Ли Куан Ю (один из создателей сингапурского «экономического чуда». — «Известия») говорил, что у них в Сингапуре реальные демократические выборы начали проходить только после того, как 50% населения стало получать ежемесячный доход более $5 тыс. в месяц.
Надо понимать, что демократия не может импортироваться и результаты выборов в Центральной Африке всегда имеют шанс быть подвергнутыми манипуляциям, потому что там слабый средний класс и образовательный и имущественный уровень населения — низкий. Мы на это смотрим прагматически. Идеологические догмы, фетиши, которые часто используются политиками, не работают в реальной жизни. Всё должно эволюционно развиваться. Поэтому да, мы за демократию, но демократия — это будущее, а не сегодняшний день. Демократии надо добиться, развивая экономику. Вот это наши взгляды. Хотите, называйте их правыми, хотите — левыми.
— Вы правые в российском контексте или в западном? На кого вы будете ориентироваться?
— В российском, конечно. Мы против того, чтобы закрыть границы и жить в деревянных срубах. Мы за то, чтобы быть открытыми перед всем миром. Но, с другой стороны, мы хотим подходить к этому не как леволибералы, к которым у нас относится практически вся оппозиция, являющаяся по сути социалистами и либералами, а как правые капиталисты и либералы. Мы считаем, что экономика живет по своим правилам, должна быть рыночная конкуренция, которая тоже не рождается сразу. Государство должно создать условия для развития этой рыночной конкуренции, оно должно привлечь инвестиции, чтобы заработала масса новых предприятий. У нас нет розовых очков и иллюзий, что невидимая рука рынка всё устроит. Она устроит, но тогда, когда она есть, а пока ее нет. Сначала конкуренция, а потом уход государства из экономики.
— На ваш взгляд, почему до сих пор ни у кого в России не получалось реализовать эти идеи и привить эти ценности?
— А никто никогда их по большому счету в последнее время и не реализовывал… Сто лет назад это пробовал делать Петр Столыпин, и ему многое удалось. Я думаю, что 1913 год — мы по нему до сих пор «сверяем часы» — это высшая точка развития экономики дореволюционной России. Думаю, что Россия была бы одной из передовых стран в мире, если бы Столыпину удалось довести свои реформы до конца. Один французский специалист, который приезжал к нам проанализировать ситуацию, сказал, что Россия будет первой в Европе, по-моему, через 10 лет. И это реально то, к чему тогда шла наша страна, но, к сожалению, нас остановили.
Если говорить о реформах 1990-х, мы тогда действительно создали многие бизнесы, но эти реформы были плохо управляемы. Капиталисты-романтики тогда всё просто отпустили…
— Вы себя тоже к ним относите?
— Нет, я критически отношусь к реформам Гайдара. Я за те реформы, которые, например, предлагал японский аналитический центр Номура. Я читал письмо, которое они написали Гайдару в то время, там говорилось, что сначала должна появиться конкуренция, а потом — приватизация. У нас же была моментальная спонтанная приватизация по-американски, такая шоковая терапия, а потом уже устанавливались правила игры. Японцы говорили об обратном: создайте конкуренцию, развивайте малый и средний бизнес, а потом приватизируйте большие государственные активы. Собственно, так делал Китай. У нас же в один день отпустили цены. В результате огромное количество монополий начали поднимать цены — потому что не было никакой конкуренции. Как результат — тысячепроцентная инфляция, обнищание населения, провал экономики на 60%, катастрофический спад промышленного производства в стране. Хотя всё могло быть по-другому. Тогда не было никакой праволиберальной экономики, а был экономический хаос, устроенный рыночниками-романтиками.
С другой стороны, это все-таки не было упущенное время, в стране сформировался бизнес-класс, которому было сложно и тяжело, он прошел через период «бандитства» и красных пиджаков и в конце концов цивилизовался.
Что касается 2000-х годов, то здесь воцарилась сырьевая модель и много что хорошего делалось в политике, социальной сфере, все стали жить намного лучше. Конечно, с 1990-ми сравнивать нельзя. Но та экономика — «кудриномика», как мы ее называем, — базировалась на цене нефти и была эффективна на определенном этапе, надо было только правильно использовать уже существующие потоки. Поэтому первое, что сделал Кудрин, — ввел экспортную пошлину. Это был героический поступок с его стороны, он пошел против всех нефтяных компаний, отобрал у них часть доходов и привел в бюджет страны. В результате мы быстро выплатили долги, оздоровили экономику. Это была правильная политика, но политика такого хорошего казначея, которая работала при гарантированно растущих доходах. С 2005–2006 года эту экономику уже нужно было переориентировать на развитие, но этого не случилось. В результате мы дожили до внутренних системных проблем, которые на фоне падения цен на нефть приводят сегодня к сложнейшей ситуации и для бизнеса, и для населения в целом. И в новых условиях Минфин может держать ресурсы, которые есть, но новой подпитки уже нет. Поэтому — что держать-то? Постепенно они всё равно будут израсходованы.
Сегодня время «кудриномики» прошло, нужно переходить от жесткой финансовой политики к политике мягкой, стимулирующей рост экономики. В Америке и Европе это называется «количественное смягчение» — когда государство помогает экономике не остановиться, а, наоборот, начать в кризис «раскручивать маховик». А для этого нужны кредиты. Бизнес не может ничего развивать, если нет кредита. Кредит может приходить из разных источников, но сейчас в связи санкциями с Запада эти деньги приходить не могут. Нет также инструментов использования денег населения, хотя это большой ресурс, но такие инструменты нужно создавать, на это нужно время. Прямо сейчас есть только один вариант — Центральный банк и правительство. Столыпинский клуб разработал программу «Экономика роста», где мы говорим, что именно нужно делать в денежно-кредитной политике, налоговой политике, судебной сфере. Давайте пойдем этим путем. Партия будет предлагать, настаивать, требовать, чтобы мы сменили экономическую парадигму и реально начали движение к новой экономике.
— Для профессионалов экономистов вы, наверное, сейчас говорите очевидные вещи, разве нет?
— Для Набиуллиной, Силуанова, Кудрина эти идеи — нарушение всех их жизненных принципов…
— Просто непонятно, если чиновники понимают, что нужно срочно что-то в экономике менять, почему они этого не делают?
— Они боятся. Они живут в той системе координат, в которой жили последние 15 лет. Изменяться — это всегда самое сложное. Они пытаются где-то проводить изменения, но это часто не работает, потому что решения принимаются как результат неких компромиссов. Они теряют качество изменений еще до того, как они начались.
— Почему?
— Почему что в нашей стране слишком много мнений и часто они прямо противоположные. Поэтому повторю еще раз: они боятся изменений, легче всего жить по учебнику, написанному еще Милтоном Фридманом (американский экономист, лауреат Нобелевской премии 1976 года. — «Известия»). Отличный учебник, но он написан для другой экономики уже развитых стран. А у нас-то экономика пока еще полуразвитая. А наши чиновники хотят использовать механизмы, которые изложены там, пытаясь их слепо копировать. Им намного спокойнее жить по какому-то догмату, не выходя из него, потому что каждый выход, инициатива — наказуемы. Доживут до того, что мы просто снова вернемся в СССР.
— Каков лимит времени у России, чтобы что-то изменить?
— Очень небольшой. Если мы хотим, чтобы переход к новой экономике прошел гладко, без катаклизмов, то мы должны к середине года уже выйти на какие-то целевые точки, а сразу после выборов Госдумы в сентябре — объявлять это как среднесрочную стратегию для страны.
— Вернувшись в политику, планируете ли вы отказаться от бизнеса?
— Я владелец бизнеса, прежде всего «Абрау-Дюрсо», но я им не управляю, потому что по должности уполномоченного я уже государственный чиновник. Сейчас для меня важнее задачи системные, масштаба страны.
— Есть ли у вас образец в политике, на который вы хотели бы равняться? Какие качества для политика, на ваш взгляд, самые важные?
— Сложно ориентироваться на кого-то одного. Каждый человек — это комплекс черт характера, идей, в котором что-то нравится, что-то нет. Нет таких идеалов — от и до, но все-таки с точки зрения того, что было сделано, умения работать в политической сфере, для меня это, как я уже говорил, Петр Столыпин. Это человек, который горел желанием изменить Россию, ее экономику, который пришел в качестве председателя правительства в совершенно разбитую, деморализованную, нестабильную политически страну, в которой были бунты… Через 6 лет, когда его убили, страна уже была нетто-экспортером, с положительным бюджетом, с высокой политической стабильностью. Это человек, который сделал очень многое. Это очень яркий образец профессионала. И главное качество — это его храбрость. Нам сейчас намного легче живется. А его взрывали несколько раз, были покушения… И когда на даче взорвали всю его семью, пострадали все родственники, нужно быть очень мужественным человеком, чтобы продолжать после этого бороться…
— Сегодня, наверное, тоже небезопасно сделать экономику России успешной?
— Я надеюсь, что не так, как в царской России. Бомбистов у нас вроде нет (улыбается).
Источник: izvestia.ru