30 октября 2017

Табель о взятках

В июне 1830 года молодой литератор Э. П. Перцов принес П. А. Вяземскому свою только что изданную книгу, которая называлась “Искусство брать взятки”. Спустя 175 лет на книжном рынке появится вполне серьезное пособие, которое учит, как давать взятки российским чиновникам.

Посулы, поминки и почести
       В России граница между взяткой и платой за труд всегда была довольно условной. Вплоть до XVIII века государственные чиновники жили благодаря “кормлениям”, то есть подношениям от тех, чьими проблемами они занимались. В дошедших до нас записях земских старост о расходах подробно указывается, сколько денег, мяса, рыбы, свечей, пирогов и других полезных в хозяйстве предметов “несено” воеводе, подьячим и прочим слугам государевым. Такие подношения были делом обыкновенным и непротивозаконным. Даже в московских приказах, где большая часть служащих получала зарплату, пусть и небольшую, “кормление от дел” было существенным и вполне легальным источником чиновничьего благосостояния.
       Для того, что мы сейчас называем взятками, в юридическом языке XVII века существовало несколько названий. При этом если “почести” (предварительные подарки должностному лицу, “решавшему вопрос”) и “поминки” (так называли подарок “по итогам”) считались вполне законными вещами, то за “посулы”, то есть за нарушение закона за плату, полагались телесные наказания. Именно за посулы в 1654 году были биты кнутом князь Алексей Кропоткин и дьяк Иван Семенов, взявшие деньги с купцов, которых царь Алексей Михайлович собирался переселить в Москву. Купцам туда не хотелось, и они предпочли дать взятку, не подозревая, что царь и без нее уже отменил свое решение. Тем не менее князь потребовал с купцов 150 рублей, а дьяк — 30 рублей и бочку вина.
       
“На чиновников здесь смотрят как на хищных птиц”

В ходе проводимых Сенатом ревизий обнаружить неподкупного чиновника так и не удалось

С 1715 года все чиновники стали получать фиксированную зарплату, и получение взятки в любой форме уже рассматривалось как преступление. Правда, они быстро убедились, что на жалованье особо не разгуляешься. Тем более что из-за постоянных войн его задерживали, а то и вовсе не выплачивали. Государство, построив сложную канцелярскую машину, не имело достаточно средств, чтобы содержать ее. Не получая жалованья, многие чиновники, особенно низших классов, откровенно бедствовали, поэтому взятки нередко были для них единственным способом выживания. А поскольку при Петре количество чиновников возросло, увеличилась и общая сумма получаемых ими взяток. В “финансовой ведомости” одной из московских слобод значится, что из 116 рублей мирских средств на взятки за год было израсходовано 109 рублей.
       Победить взяточничество оказалось задачей куда более сложной, чем прорубить “окно в Европу”. При Петре I взяточников нещадно били батогами, клеймили, ссылали, но все было тщетно. По рассказам современников, однажды в Сенате Петр пригрозил издать указ, по которому всякий, кто украдет у казны сумму, на которую можно купить веревку, будет повешен. Генерал-прокурор Ягужинский на это заметил: “Неужели вы хотите остаться императором без служителей и подданных? Мы все воруем — с тем только различием, что один больше и приметнее, чем другой”. И императору пришлось смириться. А один из иностранцев, посетивших Россию в царствование Петра, писал: “На чиновников здесь смотрят как на хищных птиц. Они думают, что со вступлением их на должность им предоставлено право высасывать народ до костей и на разрушении его благосостояния основывать его счастье”.
       
“Объявить в народ наше матерное увещевание…”

Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ  
Если бы члены сельсовета не брали взяток с кулаков, у них не хватило бы сил на то, чтобы ликвидировать кулачество как класс

Вскоре после смерти Петра I жалованье чиновникам отменили, и “кормление от дел” вновь стало для госслужащих единственным способом не умереть с голоду. В этой ситуации честному чиновнику было просто неоткуда взяться, ведь отличить “кормление” от взятки, даваемой за решение проблемы в обход закона, часто было невозможно. Да и верховная власть, издавая грозные указы, боролась со взятками скорее для порядка, чем в расчете на победу. “Ненасытная жажда корысти,— укоряла взяточников императрица Елизавета Петровна,— дошла до того, что некоторые места, учреждаемые для правосудия, сделались торжищем, лихоимство и пристрастие — предводительством судей, а потворство и опущение — одобрением беззаконникам”.
       Куда более серьезно взялась за взяточников Екатерина II, которая была оскорблена, узнав, что в Новгородской губернии необходимо дать взятку для того, чтобы быть допущенным к присяге ей, новой императрице. А ведь присяга была делом обязательным, и уклонение от нее преследовалось по закону. “Сердце Наше содрогнулось,— писала Екатерина в своем указе,— когда Мы услышали… что какой-то регистратор Яков Ренберг, приводя ныне к присяге Нам в верности бедных людей, брал и за это с каждого себе деньги, кто присягал. Этого Ренберга Мы и повелели сослать на вечное житие в Сибирь на каторгу и поступили так только из милосердия, поскольку он за такое ужасное… преступление по справедливости должен быть лишен жизни”. Однако в отличие от своих предшественников императрица не ограничилась нравоучениями и показательной расправой над взяточником. Тем же указом судьям и канцелярским служащим было назначено жалованье, позволяющее существовать вполне безбедно. В 1763 году годовой оклад служащего средней руки составлял 30 рублей в уездных, 60 рублей в губернских и 100-150 рублей в центральных и высших учреждениях, при этом пуд зерна стоил 10-15 копеек.

Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ  
Знающие люди говорили, что если богатые помещики не будут содержать полицейских чиновников, то их будут содержать воры

При таких зарплатах императрица имела все основания требовать от чиновников честности и неподкупности. И тем не менее неподкупный чиновник оставался недостижимым идеалом, о чем свидетельствовали проводимые Сенатом ревизии. Когда Екатерина II ознакомилась с результатами ревизии Белгородской губернии, то была настолько возмущена, что выпустила специальный указ, чтобы усовестить продажных судей: “Многократно в народ печатными указами было повторяемо, что взятки и мздоимство развращают правосудие и утесняют бедствующих. Сей вкоренившийся в народе порок еще при восшествии нашем на престол принудил нас… манифестом объявить в народ наше матерное увещевание, дабы те, которые заражены еще сею страстью, отправляя суд так, как дело Божие, воздержались от такого зла, а в случае их преступления и за тем нашим увещанием не ожидали бы более нашего помилования. Но, к чрезмерному нашему сожалению, открылось, что и теперь нашлись такие, которые мздоимствовали к утеснению многих и в повреждение нашего интереса, а что паче всего, будучи сами начальствующие и обязанные собой представлять образец хранения законов подчиненным своим, те самые преступники учинилися и в то же зло завели”.
       Впрочем, императрица смотрела на вещи трезво и на кардинальные изменения особо не надеялась. И когда французский посланник граф Сегюр попытался поговорить с ней о взяточничестве и воровстве чиновников, она отнеслась к его сетованиям спокойно: “Вы отчасти правы, отчасти нет, любезный граф. Что меня обкрадывают, как и других, с этим я согласна. Я в этом уверилась сама, собственными глазами, потому что раз утром рано видела из моего окна, как потихоньку выносили из дворца огромные корзины — и, разумеется, не пустые”.

Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ  
Проводимая товарищем Дзержинским и ВЧК борьба с коррупцией несколько сократила численность населения страны, но не количество взяточников

После смерти Екатерины ситуация со взятками стала еще более отчаянной. Дело в том, что чиновникам зарплату выдавали ассигнациями. И если в екатерининские времена бумажные деньги несильно отличались по покупательной способности от звонкой монеты, то в начале XIX века ассигнации начали обесцениваться. Прожить на чиновничье жалованье становилось все труднее. Так, в 1806 году столоначальник Пермского горного правления в год получал 600 рублей ассигнациями, что соответствовало 438 серебряным рублям, а в 1829 году его оклад, выросший до 1200 рублей, был эквивалентен лишь 320 рублям серебром.
       Единственным, на что могли рассчитывать чиновники, были взятки. Надо сказать, что мемуаристы конца XVIII — начала XIX века не стесняются рассказывать, как они давали, а то и брали взятки. Например, Г. Р. Державин давал, а помощник губернского прокурора Г. И. Добрынин брал, причем дважды, но “не из жадности, а от стыда, что… живет хуже всякого секретаря”. Связь между злоупотреблениями и материальной необеспеченностью российских чиновников отмечали посещавшие Россию иностранцы. “Отнимите у наших немецких должностных людей три части их оклада… не дав им никакого рода вознаграждения, и увидите, что они будут делать”,— писал один из них. А директор Царскосельского лицея В. Ф. Малиновский сетовал на то, что власти искушают честность, оставляя ее в бедности. Правители же по-прежнему издавали указы, не решавшие проблему, а в частных беседах сетовали на поголовное воровство и взяточничество. “Непостижимо,— жаловался, к примеру, Александр I,— все грабят, почти не встречаешь честного человека. Это ужасно”.

Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ  
Разбирая дела о взятках, судьи понимали, что подсудимыми могут стать и они, поскольку взяткой считалось даже “получение магарыча”, то есть угощение должностного лица

Фактически взятки превратились в механизм государственного управления. Известно, например, что помещики всех губерний Правобережной Украины ежегодно собирали для полицейских чинов крупную сумму. И не было случая, чтобы ее не приняли. Кстати, киевский губернатор И. И. Фундуклей, знаменитый своим богатством и неподкупностью (хотя сам брал подношения), искоренять эту традицию не считал нужным, логично полагая, что если помещики не будут выделять средства на содержание чиновников полиции, “то средства эти они получат от воров”.
       Но наиболее серьезные суммы чиновникам выплачивали так называемые откупщики, желавшие получить эксклюзивные права на ведение той или иной деятельности. По воспоминаниям чиновника М. А. Дмитриева, служившего в Симбирской губернии в 30-е годы XIX века, один из откупщиков ежегодно платил губернатору 10 000 рублей, а прокурору, “как человеку слабому и безгласному”,— 3000. Сенатор М. П. Веселовский, начинавший службу в Нижнем Новгороде, писал: “Откупщик вернее, чем табель о рангах или штатные положения, определял удельный вес каждого должностного лица. Тот, кому откупщик платил много, высоко стоял в служебной иерархии; кому он платил мало — стоял низко; кому он вовсе не платил — представлялся не более как мелкой сошкой”.
       
Порядок взятки
       В 1830 году в Санкт-Петербурге вышла книга Эраста Павловича Перцова “Искусство брать взятки. Рукопись, найденная в бумагах Тяжалкина, умершего титулярного советника”. В этом сатирическом исследовании содержится подробная классификация взяток (подарки, сюрпризы, обеды, вещи, словно нечаянно забытые, и, конечно, деньги, “предпочтительно ассигнации, потому что они переходят из рук в руки без стука и шума”) и немало полезных советов взяткополучателям (“Возьмите от того, кто дает больше, а прочих с шумом и гневом проводите за дверь”). Вообще, по поводу взяток тогда не иронизировал лишь ленивый.
       Не так давно в Историческом музее нашли не сатирические, а вполне серьезные отчеты о том, кому и сколько давали управляющие имениями князей Голицыных. Эти ведомости составлялись на протяжении более 50 лет и озаглавливались, например, так: “Ведомость (…) какое количество с мая 1814 по май же 1815 года губернского города Перми и уездов оного господам присутствующим и прочим чиновникам для снискания благосклонности по делам ваших сиятельств выдано наличными деньгами, хлебными припасами, провизией и прочим…” Правда, в середине века управляющие уже пытались выдать взятки за акты благотворительности, поэтому их отчеты стали называться “ведомостями о расходах в пособие господам чиновникам”, “ведомостями о презентах чиновникам”, но суть дела от этого не меняется. В самих же ведомостях перечислены фамилии чиновников и указано, сколько денег, муки, сена, овса и других припасов то или иное должностное лицо получило в течение года. Иногда с упоминанием оказанной чиновником услуги. Например, “за расположение при разыскании межи”, “за полезное решение по нашей апелляционной жалобе”, “за полезное составление справки”. При этом суммы, которые тратились на подкуп мелких чиновников, были сравнительно невелики и в редких случаях превышали 150 рублей в год.
       Если же дела решались в столице, то суммы взяток были уже совсем другими. Так, например, тяжба о спорном селе, которую Голицыны вели в 1830 году, стоила им 6000 рублей (сенаторам овса не предложишь). Ведомость подробно перечисляет, кому и сколько пришлось дать: “Обер-секретарю — 3000 рублей, секретарю — 2000 рублей… регистратору также за услуги по сему делу — 200 рублей, и на угощение последних троих употреблено в разное время 75 рублей…” Отдельная сумма была уплачена за копирование конфиденциальных документов противников по делу.
       Суммы, которые получали от Голицыных чиновники, в несколько раз превышали их жалованье. Так, уездному судье к годовому окладу в 300 рублей князья добавляли деньгами и продуктами 600-1600 рублей, а в хозяйстве земского исправника, жалованье которого составляло 250 рублей, были весьма нелишними поступавшие от Голицыных 1000-1800 рублей.
       
Государева милость
       Еще во времена Ивана Грозного германский дипломат Герберштейн заметил, что он зорко следил за тем, чтобы бояре не богатели без царского на то благословения, чтобы они приучались считать свое богатство царским подарком. В конце концов идея, что богатство является наградой за политическую благонадежность, укоренилась в национальном сознании — в России, как известно, демонстрация личной преданности куда более надежное средство достижения материального благополучия, чем энергия и деловая хватка в сочетании с независимостью. Не случайно при составлении всякого рода прошений просители “припадали к стопам”, клялись в вечной преданности и “слезно” просили о милостивом наделении их землями и крепостными. А для того чтобы лишиться всего нажитого, достаточно было оказаться в опале — ссылка обычно сопровождалась конфискацией имущества.
       В России благонадежность всегда давала право безнаказанно воровать. Чтобы получить доходное место, следовало всячески демонстрировать верноподданнические чувства, а чтобы его потерять, достаточно было украсть не по чину. Любопытно, что в начале XX века профессиональные патриоты предпринимали попытки использовать свой патриотизм в коммерческих интересах. Когда в 1912 году прогремело несколько скандалов, связанных со взяточничеством при распределении интендантских заказов, черносотенные организации заявили, что готовы взять на себя снабжение армии. В 1912 году издаваемая “Союзом русского народа” газета “Русское знамя” поместила статью Ал. Дубровина, из которой следует, что у напуганного размерами взяточничества правительства нет другого выхода, кроме как отдать интендантские заказы истинным патриотам. “Было бы крайне желательно,— писало ‘Русское знамя’,— чтобы отделы Союза повсеместно приступили к предварительной подготовке взятия на себя интендантских подрядов. Они могут уже теперь войти в местные окружные интендантские управления с предложениями поставок или шитья из казенного материала белья, сапог, мундиров, шинелей и пр. Насколько нам известно, главный интендант генерал-лейтенант Шуваев крайне благосклонно относится к подобным начинаниям”.
       
“От хладных финских скал до пламенной Колхиды”
       Чиновники прекрасно понимали, что уничтожить взяточничество в стране не удастся никогда хотя бы потому, что именно взятки были основным способом обойти законы и инструкции, вздорность которых очевидна для всех. Стоило начаться очередной кампании по борьбе с коррупцией, как чиновники начинали саботаж, и ревизоры отступали. Вот как описывает действия киевских интендантов в 1910 году одна из газет: “После ревизии обиженные интенданты заявили: ‘Хорошо же, голубчики, мы будем честными. И строжайшими законниками. Ни на пядь не сойдем мы с почвы законности. Посмотрим, что вы запоете’. И интенданты стали честны и законны, а все приходившие к ним по делам буквально взвыли. Интенданты вытащили все существующие архаические узаконения и, отряхнув от них воистину пыль веков, стали применять их ‘во всей строгости’. И затормозили всю хозяйственную жизнь интендантства, давно уже переросшую устарелые инструкции и правила. Теперь, став честными, они применяли их во всей строгости, вызвав со всех сторон ропот и негодование”.
       Незадолго до революции журнал “Русский мир” поместил большую статью, посвященную русскому взяточничеству. “Нескончаемою вереницею тянутся сенаторские ревизии за ревизиями, идут газетные разоблачения за разоблачениями. И всюду встает одна и та же, лишь в деталях разнящаяся картина. Воистину, ‘от хладных финских скал до пламенной Колхиды’ сенаторские ревизии и газетные разоблачения открывают обширные гнезда крупных, тучных, насосавшихся денег взяточников, а около них кружатся вереницы взяточников более мелких, более скромных, более тощих. Около каждого казенного сундука, на который упадет испытующий взор ревизора, оказывается жадная толпа взяткодавцев и взяткополучателей, и крышка этого сундука гостеприимно раскрывается перед людьми, сумевшими в соответствующий момент дать соответствующему человеку соответствующую взятку. Сейчас за взяточничество принялись очень основательно. За границей уже успела образоваться новая колония своеобразных эмигрантов — бывших взяточников”,— писал автор. По его мнению, проблему взяток было возможно решить лишь при помощи радикальных изменений всей системы управления государством. Однако последующие события показали, что автор сильно ошибался. Строители коммунизма брали взятки не менее охотно, чем царевы слуги.
       
“Все случаи получения магарыча…”
       Большевистское государство вмешивалось практически во все сферы жизни, а произвол чиновников, наделенных чрезвычайными полномочиями, имел следствием небывалый расцвет взяточничества. И хотя большевики не любили наказывать своих, в мае 1918 года Совнаркому пришлось издать специальное постановление, в котором объявлялось, что для взяточника шестимесячный срок не срок. А спустя несколько дней появился и первый советский декрет о взяточничестве, предусматривавший пятилетний срок заключения и конфискацию имущества.
       Почти одновременно с принятием этого декрета дела о взяточничестве были переданы в ведение революционных трибуналов. Уголовный кодекс 1922 года даже предусматривал за это преступление расстрел. Строгость наказаний за взятку росла постоянно, но ограничивало масштабы взяточничества отнюдь не это. Дело в том, что при “военном коммунизме” денежное обращение, как известно, практически отсутствовало, а функции органов управления были настолько неопределенными, что часто было неясно, кому именно следует давать. Массовое взяточничество того времени — это изделия из драгоценных металлов и мешки зерна, которыми расплачивались за возможность ввезти продовольствие в город. Зато при НЭПе контролирующие предпринимательскую деятельность чиновники оттянулись по полной программе. Не случайно Ленин называл взятку основной напастью в одном ряду с коммунистическим чванством и безграмотностью.
       В 20-е годы взяточничество начали считать одной из форм контрреволюционной деятельности, а с контрреволюционерами, как известно, разговор был короткий. “Всем известно,— писал нарком путей сообщения Дзержинский в циркулярном письме,— каких размеров достигло взяточничество во всех областях хозяйственной деятельности Республики и что особенно широкое распространение этого зла отмечается именно на транспорте. Мы должны отдавать себе отчет в том, что взятка имеет глубоко классовый характер, что она есть проявление мелкобуржуазной частнокапиталистической стихии, направленное против основ ныне существующего строя”. Кстати, Железный Феликс очень нравился приехавшим в советскую Россию иностранным бизнесменам, поскольку он боролся с мздоимством весьма эффективно. Вот как описывает помощь товарища Дзержинского Арманд Хаммер, у помощника которого домогался взятки железнодорожный чиновник. “Вскоре выяснилось,— вспоминает Хаммер,— что эшелон задерживает начальник станции, утверждая, что расположенный немного севернее станции мост не выдержит вес двадцати пяти вагонов. ‘Тогда почему же вы не отправляете вагоны небольшими партиями?’ — спросили его. Ответ был неубедительным. В конце концов, когда представился случай, он отозвал Вольфа в сторону и зашептал: ‘Вы человек деловой. Дайте мне пятьсот пудов зерна, приблизительно полвагона, и ваш эшелон будет доставлен’. Вольф телеграфировал в Свердловск, и уже через два часа вагоны были в пути. Комендант станции был немедленно отозван и после короткого следствия расстрелян… На транспорте в то время царили хаос и взяточничество, однако Дзержинскому в течение года удалось навести порядок”.
       Вся советская история борьбы со взятками мало отличается от того, как прежде боролись с “посулами”. Правда, наказания батогами теперь не применяли, зато полюбили кампании. В одном из циркуляров Наркомюста 1927 года предписывается: “В течение… месяца… повсеместно и единовременно назначить к слушанию по возможности исключительно дела о взяточничестве, оповестив об этом в газете, дабы создать по всей республике впечатление единой, массовой и организованно проводимой судебно-карательной кампании”. Теперь взяткой стали считать любые подарки, совместительство в двух учреждениях, находящихся между собой в состоянии товарообменных или торговых операций, и т. д. А в 1929 году, когда в связи с раскулачиванием взяточничество распространилось и в деревне, пленум Верховного суда определил: “Все случаи получения должностными лицами магарыча, то есть всякого рода угощения в каком бы то ни было виде, подлежат квалификации как получение взятки”.
       Поскольку взяточничество считалось буржуазным пережитком, было принято говорить, что по мере строительства социализма это явление исчезает. “Взяточничество,— читаем в вышедшей в 1957 году брошюре в помощь юристам,— в современных советских условиях стало относительно редким явлением”. При этом в СССР едва ли можно было найти человека, который никогда бы не давал или не брал взятку. В общем, все происходило так же, как при царях, с той лишь разницей, что никто из них, кажется, не объявлял, что взяточничество в основном преодолено, а то, что осталось, является пережитком монголотатарского нашествия.
       Благополучно пережив время царское и советское, взяточничество в нашей стране явно не собирается исчезать. Во всяком случае, сегодня у нас никто не удивится тому, что в Финляндии под заголовком “Российские таможни для финнов” выходит популярное пособие по даче взяток российским чиновникам.
АЛЕКСАНДР МАЛАХОВ

Источник: https://www.kommersant.ru/doc/587251